Польская армия комплектовалась в основном из ветеранов польских легионов, еще недавно воевавших за Наполеона и, уж конечно, не разделявших взглядов Зайончека на то, что Россия является самым надежным гарантом получения Польшей независимости. Польская шляхта мечтала о восстановлении своей родины в границах до 1772 года - то есть до первого раздела Польши. Эти границы включали  в себя восемь воеводств, находившихся в составе земель Российской империи с 1772 года (территории современной Литвы, часть Беларуси и западная часть Украины). Польша 1815 года, которую шляхтичи с презрением называли «конгрессовой», соответствовала лишь бывшим границам наполеоновского «Герцогства Варшавского».

Окажись Константин решительнее, восстание можно было подавить в течение нескольких часов. Командующий артиллерий Гвардейского корпуса Даниил Герштейнцвейг предлагал цесаревичу взять город быстрой атакой, разогнав толпу, и принудить восставшие отряды к покорности. Однако Великий князь не хотел кровопролития — в дальнейшем он не раз выказывал свои симпатии к полякам, считая, что происшедшее — следствие их личной неприязни к императору Николаю. Кроме того, он был отчасти обманут нерешительностью или показной лояльностью польского руководства: так, Административный совет выпустил прокламацию, выражавшую сожаление о случившемся и призывавшую мятежников к повиновению. Великий князь, вероятно, искренне верил, что вскоре беспорядки улягутся. Вскоре после того, как русские войска покинули Варшаву, восстание охватило всю страну. Несмотря на то, что цесаревича Николая 1 убить не удалось, мятежники считали, что победили: Варшава была очищена от русских войск. Мятежники создали Временное правительство, ставшее носителем власти. Возглавил совет князь Адам Чарторыйский — бывший друг Александра I, член Негласного комитета, а ныне глава сепаратистов. 25 января 1831 года польский сейм провозгласил независимость польского государства.

Историк Д.А. Кропотов по этому поводу писал: «Император Александр, даровав Польше весьма либеральную Конституцию и широкое представительное правление, уверен был, что милосердием, щедротами, отеческим попечением о благосостоянии царства, похвалами и знаками отличия, возвышающими души воинов, можно будет сроднить обе нации и, прекратив вражду, между ними существующую, слить обе части в единое целое. Вышло иначе: мероприятие это не только имело противное действие ожидаемому, но предоставило полякам те способы к восстанию и поддержанию борьбы с Россией, о коих они и мыслить не смели».

Польское восстание и последовавший его разгром неблагоприятно отразилась и на внутренней жизни самой России: испугавшись новых мятежей, Николай принял консервативную генеральную линию — вопрос об отмене крепостного права был снят с повестки, цензура ужесточена. В правящих кругах даже обсуждался вопрос о закрытии университетов, которые царь считал (и не без оснований) рассадниками революционных настроений. И даже несмотря на то, что университеты в итоге не были закрыты, образованию был нанесен тяжелый удар: правительство резко сократило число кафедр и студентов. К концу николаевского царствования в России на 50 млн населения насчитывалось всего 2900 студентов, то есть приблизительно столько, сколько обучалось, например, в Лейпцигском университете.

Историк Д. А. Кропотов в 1874 году сделал следующий вывод: «Прирождённое тщеславие поляков, их привычка к своеволию и совершенное неумение подчиняться законам подрывали в самом корне новый общественный строй Польши. Вместо обсуждения законодательных вопросов сейм сделался поприщем, на котором нунции, ради приобретения личной известности своим красноречием, отличались необузданными выражениями, забвением всех приличий и буйными выходками против самой власти, даровавшей им представительное правление».