«Доверенность сию сделал ему Огинской яко давно знакомому по владению его Раковым. А он принял ее как по сей же причине, так и потому, что ожидал получить за сие обещанную лошадь. Приехав в Ивенец, говорил встречавшимся и находившимся на ярмонке, что в Воложинке польские войски забрали российские и что утром Огинской с войском будет и в Ивенце, советуя тамошним жидам, чтоб ради собственной безопасности дали Огинскому больше денег, и делая сие самим собою без поручения от Огинского или от иных, ибо Огинский приказал только уведомить его на утрие о прибытии в Ивенец одного ксенза Каминского, который извещен им Булгаком.
В Ивенце, получа от знакомого жида Схали лошадь с извозчиком, отправился к тамошнему помещику, своему приятелю, Ратынскому и с дороги отправил оного жидовского извощика к Огинскому с словесным уведомлением, что в Ивенце российских команд нет. Приехав к Ратомскому в Пережиры, уведомив и его о том же, о чём ивенецких жителей, но он ответствовал, что и знать о том не хочет, желая наслаждаться покоем. С чем Булгак и возвратился от него в Ивенец, застав тут Огинского, которого тамошние жители встречали с хлебом и солью».

«Кто и что с Огинским говорил - того не слыхал, а только видел к нему приехавших из Пережир упомянутого своего знакомца Игнатия Ратынского, брата его Антония, минского конюшего и кавалера Игнатия Ратынского, майора Эстко, Тадеуша Жебровского, шурина его Антония Ковзана и другого Жебровского, которые на ярмонку приехали или к Огинскому - того он не знает. И тут Огинский заставлял ксенза Каминского читать бумаги, но когда сей отозвался, что долгу на то не имеет и что за то может получить наказание от российских войск, яко учинивший присягу, то Огинской, не говоря никаких грубостей, пред всеми в доме Каминского находившимися сам читал оные бумаги под названиями: первая «Отзыв польского народа к российским солдатам», печатной за подписанием Костюшки, другое, универсал его, Огинского, о всеобщем восстании, и сей последний приказал своему адъютанту Грабовскому прибить к костельной двери, а первый, печатный, отдал Каминскому, да сверх того неизвестно какой сверток вручил Эстке. Секретарь же его, Дедерко, шесть таковых же свертков вынес к находившимся на дворе, но кому роздал он, Булгак, не знает».

«2-е. Огинский, находясь в Ивенце, разговаривал большею частию с конюшим Ратынским, объявляя оному между прочим, что, приехав в Ивенец, забрал в российским обозе более нежели на триста или четыреста тысяч злотых. Наконец, подошед к Эстке, вынув из ножен саблю его говоря, что она хороша на истребление русских. А Эстко, улыбаясь, отвечал, что оная уже стара. Отдав же Эстке саблю обратно, обращался с ним очень ласково, предлагая всем вообще, чтоб для составленных к спасению Отечества войск давали деньги или что кто имеет. Причем оный Огинский уверял, что россиян страшится уже не для чего, имея в одной Вильне более 36000 польского войска, достаточно вооруженного и весьма храброго. После приказывал ему, Булгаку, чтоб он, возвратясь в Раков, сжег оный, находящийся в нем замок, и о том дал к своим официалистам и раковским мещанам письменной приказ, который им, Булгаком, брошен в доме ксенза Каминского».

«С последователями своими, выступив из Ивенца, Огинский, которому Ратынские, Жебровские, Эстко и прочие, а с ними и народ, откланиваясь желали щастливых успехов, заходил в Камень к тамошним владельцам Юдицким, был угощаем ужином и обедом, взяв от него в 300 червонцев коня, но в подарок или принужденно, он, Булгак, о том неизвестен как и о предприятиях его, Огинского. При выезде из Каменца видел жидов, везших одного еврея мертвого, о котором они ему сказывали, что повешен во время прохода войск польских по доносу мальчика, что он был российским шпионом...

... А слышал только от польских офицеров, поддавшихся России хоронжего Войневича и товарища Пилецкого, что они не таясь переговаривали в кампаниях: «ежели бы была удобность перейти в Польшу, то и те войски туда же бы перешли»...

«М. К. Агінскі ніколі не быў вайскоўцам, не меў ніякага вопыту камандавання, але ўсё ж вырашыў узначаліць партызанскі рэйд. 

Праз некалькі дзён пасля таго як Я. Ясінскі ўхваліў яго праект у цэлым, М. К. Агінскі сакрэтна з дзвюма сотнямі кавалсрыі пад камандаваннем маёра Корсака і 300 чалавек свайго атрада стральцоў пакідае Вільню. Атрад меў перш за ўсё на мэце зрабіць нешта накшталт разведвальнага рэйду ў накірунку Менска.

Кіруючыся папярэднім планам, М. Агінскі павінен быў рухацца далей, у глыб Менскага ваяводства. Але і багатая здабыча таксама не магла быць пакінута. Да таго ж да М. Агінскага дайшлі весткі, што мінскі губернатар Няплюеў нібыта сабраў у горадзе ўсё ваколічнае войска, узмацніў яго абарону. Гэта не адпавядала аднак рэчаіснасці, як і тое, што Няплюеў размясціў паза мурамі Менска «вялікую колькасць узброеных сялян (?), каб іх выставіць на першую атаку». Так ці інакш, але гэтыя звесткі і ўсведамленне недастатковасці ўласных сіл урэшце схілілі М. Агінскага да рашэння, каб, склаўшы абоз, павярнуць назад на злучэнне з паўстанцамі. А абоз атрымаўся не малы — 200 сялянскіх вазоў. Пад вечар паўстанцы вырушылі з Івянца на Бакшты праз лес цяжкай, не самай зручнай дарогай.»

«Але пад Вішневам, абцяжараны здабычай, атрад М. Агінскага быў насцігнуты і разбіты расійскімі атрадамі пад камандаваннем М. Зубава і Бенінгсена. Была страчана ўся здабыча. Толькі рэшткі атрада, 150 чалавек кавалерыі, выйшлі пад Крэва, дзе і злучыліся з авангардам паўстанцаў. Туды ж крыху пазней дабралася частка стральцоў з атрада М. Агінскага.
Калі М. Агінскі з'явіўся ў Ашмянах з рапартам да Я. Ясінскага, той, нягледзячы на няўдачу разведвальнага рэйду, сустрэў яго прыязна, нават падбадзёрыў. Потым М. Агінскі выехаў у Вільню. І там ужо застаў змены ў кіраўніцтве паўстаннем у Вялікім княстве Літоўскім. Я. Ясінскі быў адхілены.»

«Поутру же рано 6-го числа пошел я под Вишнево и, перейдя четыре версты, узнал непредвиденное мною достоверно, ибо на пути в деревне (неразборчиво - ред.) неприятель за два часа предо мною действительно стоял. При деревне Шарковщизне, за полторы мили от Вишнева, неприятель изломал мост, покидав весь лес в реку на расстоянии четырёх сажень ширины. Более ста человек кинулись собрать все брошенное из воды для сооружения моста. И рвение вообще всего войска сразиться с неприятелем столь было велико, что, невзирая на трудную работу, в полчаса времени мост был готов, по окончании коего продолжал я поход. Неприятель же столь уверен был заградить мне путь сею рекою, что пред упомянутым местечком Вишневым не было ни одного пикета и хотя от обывателей тех мест, чрез которые я проходил, известились они, что показывали казачьи разъезды, но того не воображали, что с войсками я был уже вблизости от них».

«И так неожидаемо прибыв я поутру в девять часов к местечку Вишнево, немедля решился атаковать, для чего отряжен от меня был Изюмского легкоконного полку господин полковник Трегубов с тремя эскадронами и шестидесятью казаками со всевозможною стремительностью пуститься чрез Вишнево. Неприятельская конница только что имела время выстроиться в боевой порядок. Упомянутой полковник, неописанным стремлением проскакав местечко, выстроил фронт и атаковал неприятеля, который, едва успев встретить его жесточайшим огнем, как уже был опрокинут. При сем господин полковник Трегубов отбил неприятельскую малого калибра пушку. Неприятельская конница, бежав, на некотором расстоянии вновь выстроилась, но полковник Трегубов, вторично опрокинув, преследовал за оною кустами, случившимися тут по обеим сторонам большой виленской дороги, по коей сей неприятель и пустился в бег».

«В сие же время отряжен от меня был комисариата подполковник Зубов с восьмьюдесятью егерями и шестидесятые человеками пехоты для прикрытия правого крыла егерского батальона. Он атаковал неприятеля в лесу и прогнал оного, при чем был легко ранен. Со второго возвышения прогнаты были неприятели двумя ротами Псковского пехотного полку под командою Санктпетербургского гренадерского полку секунд-майора Этингена. Нарвского же пехотного полку премьер-майор Раутенштерн, подоспев двумя гренадерскими ротами того ж полку, спопешествовал к прогнанию неприятельской пехоты, отряда в преследование за оною находившегося под командою его подпоручика Плеханова, которой выполнил то с отличным мужеством».

«Неприятельская конница собралась еще раз позади в случившейся на пути деревне, но полковник Трегубов опрокинул оную в третий раз, истребив большую часть оной. Эстляндского же корпуса 4-го егерского батальона секунд-майор (неразборчиво - ред.), равно будучи послан со стапятидесятью егерями в преследование неприятеля, отличил себя, оставя на месте множество убитых. Сражение началось поутру в девять часов и продолжалось до половины двенадцатого, в котором над неприятелем одержана была полная победа, и в величайшем оного расстройстве преследовал я его со вверенным мне войском далее шести верст.

Неприятельской урон состоит из убитых и раненых более трехсот человек. В числе последних находится, как сказывают пленные, начальствовавший Силистровский и многие офицеры. В полон же взято шестьдесят четыре человека, между коими капитан Суходольский, которой командовал волонтерами в бывшем сражении при Ошмянах, и три поручика. Неприятель принужден был оставить в добычу нам весь свой обоз в числе более двухсот повозок, в коих нашлось множество похищенного в местечке Ивенце».