«Я опускаю в своих записках описание кровавых событий, имевших место в Варшаве 17 и 18 апреля 1794 года. Мне достаточно привести здесь отрывок из «Мемуаров» Пистора, главного квартирмейстера российского войска при генерале Игельстроме, чтобы дать представление о первых шагах восстания. Тогда меня, как поляка, нельзя будет обвинить в предвзятости, поскольку я привожу здесь слово в слово рассказ русского офицера – свидетеля событий.

«Накануне восстания, – пишет он, – я, как обычно, оставался у генерала Игельстрома до одиннадцати часов вечера. Уйдя от него, я еще зашел к прусскому посланнику и покинул того после полуночи.

На улицах было спокойно; чем ближе было к началу восстания, тем менее было похоже на то, что оно должно вскоре разразиться. Говорят, однако, что вечером 16-го более пятидесяти тысяч патронов передали из рук в руки в разных кварталах города.

После трех часов утра было замечено движение в арсенале. После четырех часов отряд конной гвардии вышел из казармы и атаковал наш пикет, стоявший с двумя полевыми орудиями между этой казармой и железными воротами сада Саксонского дворца.

Пикет защищался и дважды выстрелил из пушки в неприятельский отряд, но тот был больше численно и принудил наш пикет отступить. Отряд изрубил на куски колеса наших пушек и вернулся в казарму. Вскоре выступила вся конная гвардия: два эскадрона отправились в арсенал, и два – на склады пороха.

Этой атакой были начаты открытые враждебные действия поляков против наших войск. Затем от арсенала послышалось несколько пушечных залпов – это были сигналы польским частям стать на свои места, а также сигналы для сбора населения.

Генерал Цихоцкий прежде всего послал приказ полку Дзялинского войти в город и идти ко дворцу. Он кричал из своих окон народу: «К оружию! К оружию!». В арсенале раздавали сабли и ружья всем, кто хотел. Их бросали даже из окон прохожим.

Гвардейский полк Короны тоже вышел из своей казармы и с большой решимостью направился к складам пороха. Оттуда один батальон отправился ко дворцу, а другой – к арсеналу, после того как три отряда ополчения казначейства сменили их у складов пороха.

Эти отряды рано утром переправились через Вислу на лодках и пошли к арсеналу, где их снабдили оружием, а оттуда они направились к складам пороха. По дороге в арсенал они прошли мимо двух групп русских, стоявших на Долгой улице. Когда об этом доложили генералу Игельстрому, он приказал пропустить их, так как не хотел начинать боевые действия вблизи от своего квартала.
Эскадроны национальной кавалерии, расположенные в Праге, также пересекли Вислу и направились к арсеналу. Сначала они занимали посты на улицах, прилегающих к арсеналу, затем стали сражаться, спешившись, и рассыпались по домам, чтобы из окон стрелять по русским.

Генерал Игельстром, которому доложили о враждебных действиях отряда конных гвардейцев против нашего пикета, приказал сначала генерал-лейтенанту Апраксину расставить наши войска на посты. В то же время он направил послание королю, чтобы узнать у него о причинах происходящего».

«Из военных донесений, найденных в захваченных бумагах Игельстрома, стало известно, что русский гарнизон состоял из семи тысяч девятисот сорока восьми человек, из которых за два дня Варшавского восстания погибло две тысячи двести шестьдесят пять и было ранено сто двадцать два. Кроме этого, сто шестьдесят один офицер попал в плен, попали в плен и тысяча семьсот шестьдесят четыре солдата, включая тех, что оказались в руках поляков в окрестностях Варшавы до начала мая.

Были захвачены архивы российской миссии и личной канцелярии Игельстрома, найденные в его резиденции. Из них узнали о его переписке и связях со многими лицами из поляков. Эти документы послужили затем обвинительными свидетельствами против тех, кто сильно себя скомпрометировал, – их освистал народ, их два дня подвергали издевательствам, а затем – и смертной казни, которой они не могли избежать посреди взрыва общей ненависти к сторонникам России».

«Вечером 17-го народ толпой явился ко дворцу, где находились генерал Мокрановский и прежний президент города Закревский. Народ сразу объявил первого комендантом Варшавы, а второго – президентом города. Оба пользовались доверием, так как имели заслуги перед родиной: один храбро сражался в кампании 1792 года, другой усердно и преданно исполнял обязанности главы муниципалитета в соответствии с конституцией 3 мая. Этот последний не упускал из виду возможность восстановления конституции 3 мая, упразднения декретов Тарговицкой конфедерации, отмены договора о последнем разделе и вывода иноземных войск с территории Речи Посполитой».

«Эта депутация убедила короля одобрить все действия нации и не покидать столицу. Король дал понять, что и в мыслях не имел покидать Варшаву; что он ценит проявление почтения к нему; что никто искреннее его не может желать благополучия Польше; что он всегда присоединялся к тому, чего желало большинство; что сегодня первый раз в своей жизни, сотканной из катастроф и печалей, он видит свою нацию соединившейся в единую волю и предрекает ей прочное благосостояние; что он желает разделить это благосостояние с соотечественниками, также как и постоянство средств для его достижения; что он желает, чтобы все эти события обернулись на благо государства; что он советует полякам доказать своими действиями, насколько они чтят религию, собственность, орденские отличия и трон».

«Временный совет послал курьера к Костюшко, чтобы сообщить ему обо всем, что произошло. 20 апреля он принял решение о разоружении народа, чтобы предотвратить неприятности, которые могли возникнуть, если задержаться с этой мерой. Жителям Варшавы было приказано вернуть в арсенал выданное им оружие – и это было немедленно исполнено. Затем совет указал кварталы, подходящие для содержания русских пленников, как военных, так и гражданских, среди которых было много чиновников дипломатической миссии, и принял необходимые меры для обеспечения их безопасности и спокойствия».