«Из-за настойчивости, которую проявил король в деле ратификации этого договора, со всех сторон пошли недобрые слухи о нем. Уже открыто говорилось, что король принял на себя роль ставленника императрицы, чтобы унизить нацию и покрыть бесчестьем ассамблею сейма, что он был орудием императрицы, которым она пользовалась, чтобы тиранить польскую нацию и вынудить ее прибавить к потере большой части Польши еще и санкционирование расчленения страны посредством договоров и т. п. и т. д.

Наиболее жесткие упреки в адрес короля раздавались на самом сейме. Это было неудивительно, если принять во внимание, что все его члены являлись, в соответствии с месторасположением своих владений, подданными России, Австрии или Пруссии и, следовательно, стояли перед печальным выбором: или голосовать вопреки своим убеждениям, подчиняясь силе, или отказаться от своих владений и пожертвовать благосостоянием своих семей».

«Сиверс сделал заявление в своей ноте о том, что он задержал и депортировал четырех нунциев: Краснодембского, Шидловского, Микорского и Скаржинского, которые произносили подстрекательские речи, причем один из них осмелился восхвалять якобинские принципы предыдущего сейма и конституции 3 мая. По мнению посла, он оказал услугу сейму, употребив эти вынужденные меры, но он ни в коем случае не претендует на ограничение свободы слова, дискуссий и выражения собственного мнения.

В зале, где собрались все члены сейма, воцарилось тягостное молчание. Дважды канцлеры отправлялись к российскому послу, чтобы объявить ему, что ассамблея не возобновит заседания, пока захваченные четверо нунциев не будут возвращены. Дважды они возвращались в зал и передавали, вместо ответа, жесткие угрожающие слова Сиверса, который затем подкрепил свои устные заявления короткой грозной нотой».

«Генерал Раутенфельд, занимавший кресло здесь же в зале, был поражен этим энергичным молчаливым сопротивлением и не знал, какое поведение в таком случае предписывает ему его служебный долг. Он обратился к королю, чтобы заставить его положить конец такому непонятному поведению сейма, но король ответил, что не имеет права принуждать нунциев прерывать молчание.

Раутенфельд вышел, чтобы сообщить послу об этом происшествии и получить от него соответствующие указания. Через некоторое время он вернулся и объявил королю, что все члены сейма обязаны оставаться в зале, пока не придут к разумному соглашению, и если это средство окажется недостаточным, то ему позволено употребить самые жесткие меры.

Однако эта последняя угроза произвела не больше эффекта, чем все предыдущие. Спокойствие и тишина продолжали царить в зале, ни жестом, ни движением собравшиеся не выразили чувств, которые их обуревали.

В три часа утра генерал Раутенфельд уже собирался встать со своего места, чтобы впустить в зал российский отряд, когда один из нунциев предложил способ закончить эту немую сцену и подчиниться воле обеих дворов так, чтобы никто не был вынужден выразить свое мнение вслух».

«В соответствии с его предложением, маршалок сейма, столь же преданный России, как и упомянутый мною нунций, спросил, согласна ли ассамблея, чтобы депутация подписала договор без всяких добавлений. На этот вопрос, повторенный три раза подряд почти без пауз, не последовало никакого ответа. Это молчание было истолковано маршалком как согласие и позволило ему заявить, что депутация получила разрешение сейма подписать договор с королем Пруссии.

Подписание договора состоялось 25 августа, несмотря на протесты, имевшие место этой же ночью, против подобных актов».

«К 30 сентября канцлеры передали ноту посланнику с предложением о заключении договора. В ответе Сиверса, полученном через пять дней, предоставлялись все возможности для начала переговоров. Окончательно договор об альянсе между Польшей и Россией был подписан 14 октября 1793 года.

Сейм в Гродно, который Сиверс предполагал завершить за четыре недели, продлился более пяти месяцев. Отсюда можно сделать вывод, что членами этой ассамблеи было гораздо труднее управлять, чем тарговицкими конфедератами, и только этим последним нужно вменить в вину все несчастья Польши…

23 ноября сейм вынужден был принять декларацию о том, что в момент роспуска данного сейма должны быть отменены и прекратить действие все законы, принятые на последнем, Варшавском, сейме. Таким образом, возрождались все те законы, которые существовали в стране до 1788 года.

Грустно признавать, но и легко понять, что ассамблея, все дискуссии которой направлялись российским послом и проходили в зале, осажденном солдатами, и которая вынуждена была дать позволение на подписание самых унизительных договоров, не имела более ни силы, ни власти отказаться от этого последнего своего постановления, которое уничтожало конституцию 3 мая и всю работу предыдущего сейма».