Разделы
1791-1794 Служба в сейме Речи Посполитой, участие в восстании Костюшко
1792
Начало в мае 1792 года военных действий России против Польши. Неспособность короля Станислава Понятовского возглавить сопротивление польского народа против внешней агрессии. Декларация жителей Литвы против Тарговицкой конфедерации. Отъезд М. Огинского из Варшавы в Altewasser в Силезии.
Михал Клеофас Огинский
«О Польше и поляках с 1788 года до конца 1815 года», том 1
«Тем временем на границе Польши скапливались российские войска, готовые вторгнуться в Украину и Литву. Генералы Каховский и Кречетников, стоявшие во главе русских армий, воевавших против Турции и Швеции, теперь должны были возглавить захват Польши.
Король создал военный лагерь под Варшавой и дал торжественное обещание как можно быстрее отправиться туда самому, но затем начал колебаться, проявлять нерешительность и кончил тем, что отказался от этого намерения. Я не говорю о его предполагаемом намерении отправиться в лагерь под Дубно, где собрался корпус из двенадцати тысяч человек, так как подобное предприятие потребовало бы от него, при его склонности к прелестям мирной жизни, слишком больших жертв. Но при этом никто не сомневался в том, что он отправится в лагерь под Варшавой, в который каждый день вливалось все больше волонтеров и где одно его присутствие, даже вне всяких военных действий, подняло бы дух нации».
«Вместо того чтобы отправиться туда, он созвал новый военный совет, и тот, в соответствии с намерениями короля, передал Юзефу Понятовскому, племяннику короля, который командовал армией, приказ покинуть позиции, занимаемые различными польскими корпусами, и сдвинуться по направлению к Бугу, чтобы затем иметь возможность сконцентрировать все силы возле Варшавы.
Таким образом, армия в пятьдесят шесть тысяч человек, которая горела желанием сражаться, получила приказ отступить, даже не померившись силами с противником».
«В соответствии с декларацией России от 18 мая 1792 года армия императрицы, состоявшая из восьмидесяти тысяч линейных войск и двадцати тысяч казаков и стоявшая уже на границе, получила приказ продвигаться вперед. 19 мая часть ее перешла границы Польши, а остальная часть вошла в Литву 21-го числа того же месяца.
Русский генерал Каховский с тремя корпусами продвинулся на Украину, причем каждый из этих корпусов должен был двигаться в своем направлении».
«Три дивизии польской армии (одной командовал генерал-аншеф Понятовский, другой – Михал Виельгорский, третьей – Костюшко), защищавшие южные области Польши, получили приказ отступить и затем объединились в Полонне.
В различных стычках, избежать которые было невозможно, успехи были переменными с обеих сторон, но если превосходство в количестве и давало преимущества русским, то их отдельные победы доставались им дорогой ценой, так как поляки сражались с отчаянием обреченных».
«Убедительное доказательство тому – бой под Зеленцом 18 июня, где поляки покрыли себя славой, бой под Полонной, где особо отличился во главе кавалерии генерал Мокрановский. А 17 июля под Дубенкой поляки дали самое великое доказательство своего бесстрашия и преданности своему командиру. Во главе с Костюшко они разбили неприятельский корпус, в три раза превосходивший их числом, причем потери неприятеля были особенно велики».
«Поляки отступили только тогда, когда русские перешли границу Галиции и атаковали их с той стороны, с которой они не ожидали быть атакованными, так как Галиция была нейтральной страной и не могла быть использована ни одной из сторон.
«Дело под Дубенкой» добавило славы к лаврам Костюшко, которые он заслужил своими подвигами в Америке. Оно стало прологом к усилиям, приложенным этим великим человеком двумя годами позже для спасения чести нации и защиты свободы и независимости своей родины.
Вообще же, все офицеры и солдаты выполняли свой долг во время той печальной кампании, желая и надеясь видеть рядом с собой короля, как он это и обещал. Они были убеждены, что, сражаясь за родину под началом таких полководцев, да еще и на глазах короля, единого со своей нацией, они не отступили бы ни перед какой силой и обязательно победили бы».
«Такова была, однако, несчастная судьба Польши – терпеть поражения в ответ на все свои усилия. В Литве немногочисленный авангард, но возглавляемый мужественным Беляком, отступал, очень медленно, перед русскими частями под командованием Кречетникова. Затем, после передачи командования принцу Людвигу Вюртембергскому, литовская армия оказалась дезорганизованной и перешла под начало Юдицкого, который, потерпев серьезное поражение под Миром, повел свою армию к Гродно и затем получил приказ короля передать ее под начало Михала Забелло, а самому отправиться в Варшаву».
«Князь Юзеф Понятовский, исполненный самых благородных чувств, что он и доказал во многих обстоятельствах и благодаря чему его имя сохранится в памяти потомков, был смущен и даже изумлен, получив приказ от своего дяди короля отступить, не принимая боя с противником».
«Он высказал несколько замечаний, которые не были поняты и навлекли на него упреки; затем последовал новый приказ короля, еще более решительный, – прикрывать только подход к Бугу».
«Впрочем, поскольку эту реку можно без труда перейти в нескольких местах и, следовательно, невозможно было оборонять все эти предполагаемые пункты переправы, то военачальники сочли эти распоряжения короля несостоятельными – какой, впрочем, была и вся его политическая деятельность в данных обстоятельствах. Тем временем уже половина территории страны была оставлена нашими войсками и ресурсы для ведения войны были почти исчерпаны, поэтому король приказал князю Юзефу договориться о перемирии. Его предложение было отвергнуто русскими генералами: они заявили, что с этим нужно обращаться в Петербург».
«По мере продвижения русских армий предводители конфедерации вербовали себе все новых сторонников и заставляли их присоединяться к себе. Кречетников, войдя в Вильну, объявил Коссаковского великим гетманом литовским в соответствии с волеизъявлением нации. Вышеупомянутый К…, вместе со своим братом епископом, составил акт о конфедерации Литвы, назначив ее маршалком князя Александра Сапегу – без его ведома. Эта конфедерация присоединилась затем к Тарговицкой».
«Я не покидал Варшаву с момента празднования годовщины конституции 3 мая и потому имел возможность часто видеть короля и напомнить ему о нашем разговоре в Лазенках. Тогда я позволил себе сказать ему, что желательно было бы так же рассчитывать на его твердость в деле поддержки конституции 3 мая, как он мог рассчитывать на стремление каждого поляка защищать ее ценой своей жизни».
«В течение еще некоторого времени после получения декларации от 18 мая король не менял своей риторики и повторял, с видимостью энтузиазма и веры в свои слова, что ничто не может заставить его изменить свои намерения и что он предпочел бы умереть, нежели предать доверие нации и пожертвовать интересами своих подданных. Однажды он срочно вызвал меня – это было через некоторое время после вторжения русских в Литву – и спросил, какие новые известия я имею о настроениях общества в этой провинции. В ответ я достал из кармана декларацию жителей Литвы против Тарговицкой конфедерации. Эта декларация должна быть приведена здесь полностью: она интересна как живое свидетельство о страданиях жителей Литвы и об энтузиазме, который их тогда воодушевлял».
Для справки.
Текст декларации в разделе «Документы»
«Окончив чтение, я добавил, что этот акт, копию которого мне переслали, содержит сотни подписей. Он был затем отпечатан в Гродно. Во время чтения король казался то взволнованным, то обеспокоенным и удивленным. Каково же было, однако, мое удивление, когда он, немного поразмыслив, сказал мне сдавленным голосом: «Это хорошо, очень хорошо, но не боятся ли все они скомпрометировать себя и подвергнуться преследованиям, если положение дел обернется против нас?..» Я ничего не ответил на это, но с того момента я уже мог с уверенностью предсказывать, каким будет окончание событий».
«Упорное желание короля оставаться в Варшаве и не отправляться в лагерь; приказы об отступлении, отданные им армии; выбор королем своего окружения, патриотическая настроенность которого вызывала сомнения; присутствие в Варшаве посланников России и Пруссии, причем они оба, действуя по одним и тем же принципам, старались воспользоваться слабохарактерностью короля – все это укрепляло меня во мнении, что мои опасения оправданны. Не желая быть свидетелем печальной развязки, которая должна была наступить очень скоро, я попросил у короля разрешения отправиться на воды Altewasser в Силезии. Там я оказался в компании четырех десятков моих соотечественников, которые покинули Варшаву по тем же причинам, что и я. Находясь вдали от арены событий, мы, однако, были далеки от неведения относительно тех ужасов, жертвой которых стала Польша».
