«Здесь, в России, после восьми лет эмиграции я предполагал завершить свои записки, которые старательно вел вплоть до этого времени. Я потерял всякую надежду хоть чем-то быть полезным своей стране, соотечественникам и принял решение навсегда отойти от общественной деятельности и провести остаток жизни в покое и безвестности. Много лет спустя непредвиденные обстоятельства вынудили меня пересмотреть это решение. Низкопоклонником и льстецом я никогда не был. Все, что я скажу про императора Александра не продиктовано никакими личными интересами и амбициями еще и потому, что сейчас, когда пишутся эти строки, императора уже нет с нами, и вся Европа скорбит о его кончине.
Но почтительное отношение к истине и потребность высказать свои чувства не позволяют мне обойти молчанием впечатление, которое родилось в моем сердце и уже никогда больше не покидало меня с тех пор, как я впервые встретился с императором в Петербурге. Император принял меня с присущей ему предупредительностью и приветливостью. Он с живым интересом расспрашивал обо всем, что со мной приключилось. Затем дал указание генерал-прокурору Беклешову представить ему мое прошение и совершить все по справедливости, дабы удовлетворить мои пожелания.
По высочайшему повелению императора для рассмотрения моего вопроса была создана специальная комиссия, и я получил право на наследование всего того, чего меня лишили во время моего отсутствия. Кроме того, мне назначили пожизненную ренту, которой было вполне достаточно и для меня, и для семьи. В Петербурге меня застала новость о мире между Францией и Англией, подписанном в Амьене 25 марта 1802 года. Согласно этому документу Англия признавала все территории, завоеванные Французской республикой на континенте, включая зависимые от Франции республики, и возвращала захваченные колонии. Амьенский договор завершал процесс умиротворения в Европе. Перспектива восстановления Польши стала далекой как никогда. Но какой-то неведомый инстинкт подсказывал мне, что наступит время, когда моя страна возродится именно благодаря Александру. 28 апреля 1802 года я выехал из Петербурга с твердым намерением обосноваться вместе с семьей в деревне под Вильной, жить там в полной свободе, ни от кого не зависеть и если чем и заниматься, то только обустройством усадьбы.»