«Поляки, находящиеся в Париже, назначили двух своих представителей для поездки в Италию и ведения переговоров с генералом Бонапартом о способах наиболее оперативного осуществления плана. Оставалось только дождаться, чтобы Бонапарт получил соответствующее разрешение Директории. Еще два наших представителя должны были выехать в Галицию с посланием к местным жителям. В этом документе сообщалось о только что принятом решении и о согласованных мерах по обеспечению их безопасности. Мы обращались к патриотам Галиции с просьбой устанавливать и поддерживать связь с польскими легионами и оказывать им посильную помощь деньгами и людьми.

В течение суток план был готов. Его подписали Мневский, Выбицкий, Прозор, Барс, Ташицкий, Шанявский, Валихновский, Подоский и другие. Мы сразу же передали документ министру иностранных дел Франции и проинформировали его о решении командировать в Италию меня, Мневского и Прозора, который, однако, не сможет отправиться в поездку. Мы попросили министра о выдаче паспортов для меня и Мневского и доложили о готовности к отъезду, как только наш план получит одобрение правительства. Через несколько дней Шарль Делакруа официально уведомил нас, что Директория без всяких изменений утвердила наш план и уже отправила его генералу Бонапарту, которому поручено приступить к осуществлению данного проекта. Министр сообщил, что мы можем  получить наши паспорта и обещал переслать в тот же день копию решения Директории и несколько рекомендательных писем в нашу поддержку от близких друзей Бонапарта».

«И тогда я предположил (к сожалению, так оно и случилось), что больше ожидать от Франции мы уже ничего не можем: после ее сближения с Венским двором и переговоров о мире все наши мечты о помощи французов стали несбыточными и призрачными.

Чтобы немного отойти от дел, я решил уехать из Парижа в Голландию и там дождаться более благоприятных событий, которые могли произойти после возвращения Бонапарта во французскую столицу. Но мне пришлось отложить отъезд на несколько дней: соотечественники упросили меня задержаться, чтобы здраво, разумно и всесторонне осмыслить возможности созыва польского сейма в Милане и попытаться выяснить, как относится к этой идее правительство Франции.

Когда я прибыл к Шарлю Делакруа, чтобы вернуть копию решения Директории и рекомендательные письма для генерала Бонапарта, я увидел, что министр не только огорчен провалом нашего плана, но и чрезвычайно озабочен предстоящими переменами в министерстве, после которых он останется без портфеля. Стоило мне только заговорить о нашем сейме в Милане, как министр лишь пожал плечами и сухо сказал, что эта затея просто смешна».

«Гражданин! За двадцать пять лет пребывания в Польше вы прекрасно изучили нашу страну и характер нашего народа. Своей деятельностью и благоразумием вы снискали себе всеобщее уважение. Любовь к свободе, за которую вы подверглись гонениям, поставил печать на всех документах, удостоверяющих ваш статус достойного гражданина своей родины, интереснейшей личности в глазах сторонников гуманизма, почтенного человека среди всех людей доброй воли. Сознавая все это, мы с несказанной радостью восприняли новость о вашем приезде в Париж. На встречах в правительстве вы, конечно же, не могли обойти тему Польши. Вы не могли поступить иначе как официальный представитель Франции, ее гражданин и человек, преданный делу свободы и независимости...

Разумеется, не нам надлежит уточнять намерения французского правительства о действиях по восстановлению Польши. Но нам бы очень хотелось предугадать, предвосхитить пожелания французских партнеров о том, что мы могли бы сделать с нашей стороны для успеха общего дела. Вы хорошо осведомлены, гражданин, о нашей беззаветной преданности родине, о наших связях и отношениях с соотечественниками в Польше, и вряд ли вас удивит наша просьба: нам очень важно знать, рассматривалась ли в правительстве наша инициатива о созыве польского сейма в Милане? Мы были бы весьма признательны за ответ, полученный от источника, который, как и вы, гражданин, вызывает у нас высокое уважение, доверие и т. д. Михал Огинский»».

«Через два дня ко мне приехал Бонно, поблагодарил за наши добрые слова в свой адрес и за наше доверие, которое, по его мнению, он вполне заслужил своей преданностью польскому народу. Затем он сообщил, что передал мое письмо двум членам Директории, которые склонны считать, что наличие польского национального представительства в Милане в будущем могло бы стать весьма полезным. Однако все зависит от развития событий, предсказать которые никто не может. Бонно честно признался, что на сегодняшний день нет никакого единства мнений даже среди членов Директории, не говоря уже о всей Франции. В этих условиях ничего не остается, как ждать перемен, которые наступят после подписания мира с Венским двором и возвращения генерала Бонапарта. Это все, что я услышал от Бонно, и чем я мог поделиться с соотечественниками. На предоставление ответа в письменном виде Бонно разрешения не получил».