«Вернинак напомнил о необходимости не раскрывать мое польское происхождение и всюду выдавать себя за француза. Мне следовало быть внимательным и осторожным в отношениях с подозрительными лицами, в том числе и с гражданами Франции, и не спешить заводить знакомства и связи, в особенности среди иностранных дипломатов. Посол обещал также, что встречаться мы будем часто, и для него станет приятным долгом передавать мне все сведения, которые, по его мнению, могут заинтересовать моих соотечественников.

Я не стал с первого раза расспрашивать Вернинака об отношении Оттоманской Порты к печальным событиям в Польше, но из его коротких реплик понял, что те надежды на Турцию, о которых он говорил девять месяцев назад в Венеции, не оправдались.

Посол жаловался на то, что турецкая сторона холодно и медленно реагирует на любые предложения по польскому вопросу. Кроме этого, иностранные дипломаты плетут интриги, чтобы свести на нет все попытки французского правительства оказать воздействие на Оттоманскую Порту. И тем не менее дипломат считал, что время и события принесут новые надежды».

«Несмотря на высокопарную риторику врагов Польши о разобщенности патриотов, я могу засвидетельствовать, что, в сущности, речь шла о наличии двух группировок. Первую представляли революционеры, считающие, что все средства и методы борьбы приемлемы, если только они направлены на возрождение Польши. В другую входили люди умеренных взглядов и приверженцы конституции 3 мая, которые опасались, что экзальтированные революционеры могут оказать крайне нежелательное воздействие на французское правительство».

«Поскольку все пятеро имели доступ к шифру, копия которого была мне передана вместе с инструкциями, я не стал заниматься бесполезными поисками причин разногласий в Париже и вступил в переписку с депутацией. Хранящиеся у меня копии двадцати трех депеш, отправленных по надежным каналам из Константинополя в Париж, дают представление о характере моей последующей работы. Я был один, и мне не так просто было шифровать и расшифровывать всю переписку да еще делать копии.

6 апреля пришло первое письмо из Парижа, датированное 6 января 1796 года, подписанное членами польской депутации: Мневским, Ташицким, Дмоховским, Прозором и Гедройцем. В письме сообщалось, что депутация из пяти вышеперечисленных лиц была единодушно избрана всеми соотечественниками, присутствовавшими на собрании. Этот выбор поддержало французское правительство, которое поручило своему министру обсуждать все польские вопросы исключительно с депутацией. Министр высказал определенные надежды на дружеские намерения Оттоманской Порты. В частности, речь шла о желании Порты начать военные действия против русских. Предполагалось, что в это же время на севере шведы также вступят в вооруженный конфликт с Россией. Министр обещал поставку оружия полякам и взял на себя обязательство сотрудничать в переговорах с Оттоманской Портой о предоставлении займа в пятьдесят миллионов пиастров для вооружения поляков. Он уточнил также, что Вернинаку будут отправлены соответствующие инструкции и указание согласовывать все вопросы по Польше с представителем патриотов в Константинополе.

Депутация уполномочила меня ходатайствовать перед турецким правительством о предоставлении пушек для стотысячной армии и заверяла, что в этом вопросе мне будет обеспечена поддержка со стороны французского посла. Из письма следовало, что правительство Франции поручило депутации приступить к разработке плана создания общей конфедерации Польши.

Соотечественники информировали меня о последних событиях на родине. За мою голову установлено вознаграждение. Все мои земли конфискованы, и я не должен тешить себя надеждой о возвращении домой, пока в стране не изменятся обстоятельства. Несмотря ни на что, в Польше не теряли веру, что такие изменения непременно наступят. Члены депутации ободряли меня, призывали сохранять спокойствие и быть, как и прежде, непоколебимым в своих убеждениях. Они подчеркивали, что как только в переговорах с Оттоманской Портой наметится прогресс, депутация обязательно прибудет в Константинополь, чтобы заняться формированием армии на турецких границах и продолжить работу над актом польской конфедерации».

«В письме от 28 апреля я рассказывал какой торжественный и пышный прием Вернинаку оказал два дня назад великий господин и повелитель. А то, что султан пошел на такой шаг сразу же после прошения Вернинака, не дожидаясь традиционных для подобных случаев подарков из Парижа, было воспринято как знак особого расположения и почтения к представителю Франции.

Я проинформировал депутацию, что на следующий день после приема у меня состоялась продолжительная беседа с Вернинаком. Он сообщил, что от Комитета общественного спасения ему поступили инструкции по польским вопросам. Они, в сущности, ничем не отличались от тех, которые получил и я. Посол заявил, что он делал и будет делать все, что от него зависит, чтобы выполнить эти инструкции. Вместе с тем, он не скрывал, что в этом деле есть немало трудностей и препятствий. Часть из них вызвана неосведомленностью и пассивностью турецкого правительства. К этому следует добавить интриги и козни врагов Франции. Весьма негативную реакцию в Турции вызвал мирный договор между Францией и Пруссией. Логика турецкой стороны была такова: раз Франция в ходе переговоров с Берлинским двором не смогла ничего добиться для Польши, то почему одна Турция должна теперь брать на себя инициативу в решении польского вопроса. При этом турки давали понять, что как только они поддержат польское патриотическое движение, у них сразу же появится дополнительный враг – король Пруссии, который пойдет на любой союз с Россией, дабы сохранить захваченные территории Польши».

«10 мая мне доставили два письма от депутации. Одно было датировано 23 февраля, а второе – 12 марта 1796 года. Первое в основном повторяло содержание послания от 6 января. Была там и свежая информация. Министр внешних сношений своим честным словом республиканца и от имени Директории заверил депутацию, что Франция для блага Польши будет делать все возможное в Берлине, Стокгольме и Копенгагене. Соотечественники в Париже обращались ко мне с просьбой уточнить характер отношений посла Франции в Константинополе и турецкого министра иностранных дел и сообщали, что совсем недавно министр обороны Обер дю Байе назначен чрезвычайным послом Франции в Константинополе. С новым послом депутация планирует встретиться накануне его отъезда в Турцию.

Авторы письма отмечали, что Париж уже рассматривает турецко-русскую войну как неотвратимую неизбежность, а правительство Французской республики настаивает на организации конфедерации в Польше и обещает поставки оружия для шестидесяти тысяч пехотинцев и двадцати тысяч кавалеристов».

«Во втором письме кроме копий ранее отправленных документов имелись краткие сведения, характеризующие Обера дю Байе, призванные помочь мне правильно строить отношения с новым французским послом. Меня предупреждали, что у него были определенные предубеждения к полякам, сгладить которые и пытались в Париже, подыгрывая честолюбию и амбициям генерала. Ему дали понять, сколько славы и новых титулов он приобретет, поддержав друзей свободы и дело восстановления Польши. Вместе с тем меня ставили в известность, что в соответствии с инструкциями своего правительства посол имеет поручение склонять Турцию к вооруженному выступлению против России и содействовать польскому патриотическому движению, как это и предполагалось актом конфедерации, одобренным Директорией».