«Составление текста конституции было поручено комиссии, которая, обсудив и утвердив все ее статьи, должна была представить ее на общее обсуждение.

Все честные патриоты жаловались, что потеряно слишком много драгоценного времени. Они с тревогой и болью наблюдали, как истекает установленный срок работы сейма и опасались, что работа, едва начатая, будет оставлена до следующего сейма другим представителям нации. А от этой работы во многом зависела судьба их родины.

Чтобы избежать подобного недоразумения, предлагались два способа. Первый – закрыть заседание сейма и возобновить его как следующее заседание, но с теми же маршалками и нунциями. Второй – продлить заседание до 1 марта 1791 года.

Антиконституционная партия резко воспротивилась предложению о продлении работы сейма, так как считала такое продление ненужным и противоречащим существующим законам. Однако было найдено оправдание такой мере, не говоря уж о явной необходимости в ней, – оно содержалось в ответах на универсалы, которые были разосланы, чтобы проинформировать нацию о состоянии дел на сейме. Со всех сторон выражалось одобрение тому, что уже было сделано к тому времени на сейме, и представители всех воеводств свидетельствовали о своем живейшем желании видеть конституцию утвержденной на тех основах, которые уже были доведены до их сведения.

Заседания, которые были посвящены этому вопросу, были очень бурными, несмотря на малое число его противников. Король высказался определенно, что «в соответствии с волей сейма нынешние нунции уполномочены составить конституцию и утвердить ее на уже одобренных основаниях; что нынешний сейм, как полномочный законодательный орган, не может быть распущен, не выполнив миссию, возложенную на него всеми воеводствами.

Наконец, после четырех дней дебатов, было принято решение 115-ю голосами против 16-ти продлить работу сейма до 7 февраля 1791 года. В то же время сейм дал распоряжение местным сеймикам избрать новых депутатов и присоединить их к уже имеющимся в срок до 16 декабря 1790 года. Это решение было принято единогласно».

«Две недели спустя на рассмотрение сейма было представлено предложение назначить кандидатом на трон, после смерти ныне здравствующего короля, представителя Саксонии. Единодушным волеизъявлением ассамблеи сейма маршалкам было приказано предложить этого кандидата жителям всех воеводств, земель и округов, которые должны были высказаться по этому поводу на своих сеймиках 16 ноября. Это предложение и содержалось в циркулярном письме, датированном 9 октября. Оппозиция, увидев, что ее усилия напрасны и надежды тщетны, старалась выиграть время тем, что всячески затягивала принятие решений сеймом: умножала препятствия, затевала все новые дискуссии по каждой статье проекта конституции. Она ссылалась при этом на закон 1768 года, принятый тогда под влиянием России, который гласил, что изменения в основные законы могли вноситься только единогласно. Оппозиция надеялась с его помощью взять верх и провалить все предложения по нововведениям в законодательство. Однако большинство сейма устало от прений и понимало настоятельную необходимость завершить важную работу по реорганизации государственного правления, поэтому было решено устранить это препятствие и отменить закон 1768 года. Большинство также заявило, что представленные комиссией проекты более не будут утверждаться по каждой статье в отдельности, а только в целом; если же проект будет нуждаться в некоторых изменениях, то комиссии будет поручено отредактировать его еще раз в соответствии с полученными на сейме указаниями. Поскольку решено было работу сейма продолжить, то большинство предложило высказаться, прежде всего, по двум основным вопросам: о форме национальных собраний и о требованиях городов. Эти два вопроса действительно были рассмотрены и утверждены до 3 мая 1791 года».

«По первому вопросу сейм вынес решение, что «воля нации будет выражена на предшествующих собраниях, а также на самом сейме. Эти собрания должны передать своим депутатам указания, которым те должны следовать, как в отношении гражданских законов, так и уголовных. Они обязаны отчитываться перед своими выборщиками и нести ответственность за несоответствие мандату, который им выдан. Их обязанности, с последующей за ними ответственностью, не подразумевают, однако, наблюдения за действиями исполнительной власти, решения вопросов войны и мира, упорядочения работы магистратур, так как из трех вышеуказанных пунктов два первых могут быть связаны с чрезвычайными обстоятельствами, сиюминутными и даже секретными, а третий – с общими вопросами управления. То есть все эти вопросы выходят за пределы сведений, которыми может в достаточной степени располагать местное собрание. Затем сейм устанавливает различные способы голосования по такому вопросу для общего собрания в соответствии с характером решаемого вопроса. Не все решения обязательно должны приниматься абсолютным большинством голосов. Объявление войны, заключение мира, договоры об альянсах, политические законы должны приниматься тремя четвертями голосов; законы о налогах могут приниматься двумя третями голосов и т. п. и т. д.
Приняв решения по этим важным вопросам 24 марта 1791 года, сейм выразил убежденность в том, что недостаточно принять хорошие законы – нужно еще обеспечить их исполнение, и потому поручил королю и государственному совету надзор за действиями исполнительной власти в периоды между сеймами, созывы сеймов и все прочее, чего могло потребовать состояние дел в государстве».

«Принятие такого решения было продиктовано патриотическим энтузиазмом, и оно прошло тем легче, что партия оппозиции с удовольствием предвкушала, насколько король Пруссии будет оскорблен этим решением, которое снимало все дальнейшие рассуждения по вопросу о Торуне и Гданьске. Нельзя не признать, что этот жест сейма был поспешным и бесполезным по своей сути, так как никакие заявления в поддержку целостности страны не могут устоять против силы. Одним росчерком пера была перечеркнута надежда противостоять России без поддержки Пруссии. Одновременно это был и отказ от торговых договоров с Пруссией, Англией и Голландией, которые обещали немало преимуществ польской нации. Прусский король начинал охладевать и к полякам как из-за их сопротивления по поводу уступки Торуня и Гданьска, так и из-за разговоров, которые ходили в Варшаве на его счет, а также из-за медлительности в обсуждении торгового договора.

Его первый министр Герцберг со времени подписания договора в Рейхенбахе находился в состоянии недовольства и был раздражен той неторопливостью, которую проявляли поляки в объединении своих интересов с Пруссией и установлении более тесных связей с ней посредством торгового договора. Он возбуждал в своем хозяине короле недобрые чувства к полякам».

«В то же время Россия, которая всегда имела своих агентов при берлинском дворе, старалась дискредитировать Герцберга в глазах короля Пруссии, чтобы окружить этого властителя советниками, более благосклонными к интересам петербургского двора и разделявшими его отношение к французской революции. И все же, несмотря на упомянутое решение сейма, король много раз давал понять через своего представителя, что он не делал из оккупации Торуня и Гданьска главного условия для заключения торгового договора. Он даже сделал вид, что не огорчен этим бесповоротным отказом сейма.

Донесения польских посланников, аккредитованных при различных дворах, сообщали о слухах насчет возможности нового раздела страны, и это еще более усиливало тревогу патриотов. Они озаботились тем, чтобы сократить затянувшуюся работу сейма одним решительным действием, которое не могло быть произведено без участия короля. Это действие могло спасти Польшу, если бы объединило короля и нацию неразрывной связью, и тогда появилась бы возможность привести страну в такое состояние, в котором она могла противостоять всем угрозам соседних государств.

Речь шла о том, чтобы весь проект конституции принять в целом на одном заседании. Сначала не решались сообщить королю об этой мере, которая становилась, однако, настоятельно необходимой. Впрочем, в течение некоторого времени он был уже настолько расположен следовать всем пожеланиям нации, польщен тем почтением, которое ему выказывали, и авторитетом, который за ним признавали, что в конце концов было решено довести до его сведения проект конституции в том виде, в каком он был составлен комиссией».

«Таким образом, оказались бесполезными все предосторожности, предпринятые для того, чтобы сохранить в тайне проект, преждевременное обнаружение которого могло повредить всему плану. Потому было сочтено разумным, в соответствии с мнением самого короля, предварить намеченный срок и назначить уже на 3 мая завершение того дела, которое могло полностью изменить государственное устройство Польши и оставить потомству имена тех, кто был у его истоков».

Оставалось ожидать, в спокойствии и радости сердца, но с нетерпением, наступления того великого дня, который должен был обеспечить нации свободу, независимость и процветание».

«Все они единогласно заявляли о возможности нового раздела, который должен был лечь в основу мирного договора России с Турцией. Добавлялось также, что дружественные Польше государства не видели другого средства ее сохранения, кроме такого ее устройства, которое помогло бы ей собрать все свои силы воедино; что враждебные государства, наоборот, опасались всякой перемены, которая могла бы привести к такому результату, и старались этому помешать. В большинстве этих донесений указывалось, что Россия явно рассчитывала на лживость политики берлинского кабинета и продажность некоторых поляков. После чтения этих интересных донесений, из которых следовало, что Польше грозит неминуемая опасность и потому ей срочно необходима новая конституция, маршалок Потоцкий усиленно и с воодушевлением настаивал на том, чтобы было принято единственное решение, которое могло спасти государство».

«Король взял слово и заявил, что в сложившихся обстоятельствах не видит ничего более спасительного для государства, чем незамедлительное принятие новой конституции, разумной и прочной, которая преодолела бы все недостатки прежнего образа правления. Давно проникшись этой справедливой идеей, добавил король, он подготовил проект, который намерен представить собранию, однако есть одна статья, то есть передача трона по наследству, по которой он не считает возможным высказывать свое мнение, прежде чем по столь важному вопросу выскажется само собрание.

После некоторых дебатов по вопросу, можно и должно ли быть зачитанным проекту короля, секретарь сейма прочел его, но, когда он закончил, оппозиционная партия разразилась упреками и возражениями против самого проекта и против тех, кто задумал весь этот план. Были произнесены страстные речи, чтобы доказать, что новая конституция противоречит «pacta conventa», что она устанавливает правление скорее деспотическое, нежели монархическое, и опрокидывает все принципы, на которых основывалась свобода польской нации. Дискуссии продолжались несколько часов. Проект конституции выдержал яростные и ожесточенные нападки. В его защиту высказались многие члены собрания в речах сдержанных, но построенных на убедительных аргументах. Было очевидно, что большинство поддерживает этот проект, так как слышалось лишь несколько протестующих голосов».

«Все они, во главе с королем, торжественно принесли клятву верности конституции, которая должна была обеспечить благосостояние нации. Исполнение «Te Deum» и благодарственные молебны Всевышнему завершили эту величественную церемонию. Хотя общая радость и воодушевление передались вскоре в самые отдаленные кварталы города, но везде сохранялось спокойствие и не было никаких происшествий.
Следующий день был отведен для отдыха, и заседание сейма было отнесено на 5 мая. Патриоты были готовы к протестам со стороны членов сейма, не приносивших клятвы, и были уверены, что оппозиционная партия выдвинет препятствия, чтобы породить новые дискуссии. Они не ошиблись в этом, но именно этот вопрос, поднятый антиконституционной партией, – о законности процедур, примененных сеймом для принятия конституции 3 мая, – способствовал тому, что конституция обрела больше силы, что были предупреждены возможные протесты и без лишних споров обеспечена всеобщая ее поддержка».