«Тем не менее новое государственное образование, как и во времена до разделов Польши, имело свои финансы, сенат, министерства, собрания выборных и даже слишком мощную для своей территории армию. Некоторые даже были склонны предполагать, что император французов создал такое несоразмерное с количеством населения и территорией герцогство, потому, что в глубине души лелеял новые, еще более выгодные для поляков планы и выжидал, чтобы при первой же благоприятной возможности осуществить их. Известно, однако, что на переговорах в Тильзите Наполеон предлагал Александру присоединить Варшавское герцогство к России. Тогда русский царь отверг и условия, и саму идею включения герцогства в состав России. После этого стало очевидно, что Наполеона больше интересует континентальная блокада Англии, нежели восстановление Польши.

Правда, после создания Варшавского герцогства стали распространяться слухи, будто Наполеон принял решение о восстановлении всей Польши. Российское внешнеполитическое ведомство в Петербурге потребовало разъяснений по этому поводу. Министр иностранных дел Франции господин де Шампаньи в официальном письме на имя государственного канцлера графа Румянцева опроверг эти слухи, подчеркнув, что вопрос о восстановлении Польши никогда не входил в планы императора Наполеона. Могу засвидетельствовать достоверность этого факта, так как позднее в Петербурге мне передали оригинал этого письма».

«Во-первых, по причине топографического положения России, ее сурового климата, ее неистощимых ресурсов и ее могучей армии. Во-вторых, потому, что никогда не допускал, что у Наполеона есть искреннее желание восстанавливать Польшу. Свой проект он выдвинул лишь для того, чтобы привлечь поляков на сторону французов. Я был убежден, что Наполеон использует мой бесстрашный народ в качестве пугала для России и не восстановит былую Польшу даже тогда, когда все его остальные планы сбудутся. У меня не было никакой веры в то, что Бонапарт захочет превратить мою страну в крепкое независимое государство, потому что это претило его политическим взглядам и противоречило всем принципам, которых он придерживался доселе.
Многие приближенные к Наполеону лица, пользовавшиеся его полным доверием, наверняка имели от него указание прощупать меня, выяснить мое отношение к последним событиям восстания 1794 года, выведать цель моих предыдущих поездок в Париж и моей миссии в Константинополе, узнать, как я оцениваю нынешнее положение дел в польских провинциях под владычеством России».

«Маршал Дюрок, которого я как-то встретил у госпожи Валевской, признался мне, что очень расстроился, когда узнал, что я дал согласие стать сенатором России… Я поинтересовался причиной такого расстройства, а он добавил, что я поступил бы более благородно, если бы оставался поляком и служил своей родине.

Я был задет за живое такой репликой и довольно резко ответил, что несмотря ни на какие титулы, звания и должности никогда не забывал и не забуду, что я родился поляком, имел честь служить своей родине до самого последнего момента ее существования и теперь готов всем пожертвовать ради отечества, если бы оно было. Не видя никакой возможности быть полезным своей стране, я счастлив, что могу, по крайней мере, хоть чем-то помочь своим соотечественникам, защищая их интересы при дворе императора Александра».

«На это маршал Дюрок отпарировал, что все это очень похвально, но ведь я мог последовать примеру других поляков, которые пошли на сближение с Наполеоном и оказались под его теплой опекой. И добавил, что Наполеон питает особое расположение к храбрецам-полякам. Неоспоримым доказательством его доброго отношения к людям Польши стало создание Варшавского герцогства во главе с их любимым королем Саксонии.

Не скрывая резкости, я ответил, что в свое время отказался от всего своего состояния, дабы уберечь свою честь и выполнить свой гражданский долг перед родиной, и теперь не желаю пользоваться сомнительными средствами ради приобретения каких-то благ, которые никогда меня не интересовали. Впрочем, от императора Александра я получил все, в чем нуждался сам и моя семья. Я уточнил, что по возрасту уже не могу состоять на военной службе, но был бы готов вновь взять в руки оружие и сражаться под началом такого командующего, который восстановил бы всю Польшу и учредил независимое польское правительство».

«По его словам, Польша никогда независимой не была и долгие-долгие годы страдала от анархии. А так называемая свобода, которой так любят хвастаться поляки, существовала только в пылких речах дворян на заседаниях сейма. Рабское положение крестьян всегда было препятствием для нормального развития страны. Поляки слишком разобщены в своих взглядах, дворяне слишком дорожат своими правами, чтобы Польша могла тешить себя надеждой и вновь обрести свое место среди великих европейских держав.

Впоследствии я уже не сомневался, что маршал Дюрок добросовестно проинформировал Наполеона о моих взглядах и убеждениях. Бонапарт стал холоден и сдержан по отношению ко мне, сторонился меня, явно не желая общаться и даже здороваться со мной. Я не очень боялся рассказывать друзьям о подробностях этой беседы, которая была неожиданной как для меня, так и для маршала Дюрока и дала повод для серьезных размышлений. Мне предстояло принять очень важное решение.

Передо мной возникла неизбежная альтернатива. Либо рискнуть и следовать за огромной армией Наполеона вместе с соотечественниками, охваченными чуждой мне ложной несбыточной надеждой вновь обрести родину, с которой я навечно связан душой и сердцем, либо довериться благородству и великодушию императора Александра, который так доброжелательно относится к полякам и уже давно имеет свой план восстановления Польши»?