«Ничего не буду говорить о празднествах в связи с бракосочетанием императора и эрцгерцогини Марии-Луизы, так как незадолго до этого события я вынужден был срочно уехать в Петербург по семейным обстоятельствам.
В конце мая я приехал в Вильну и был приглашен на собрание дворянства, где обсуждался вопрос о направлении жалобы императору Александру в связи с несправедливыми ограничениями и притеснениями свободы на территории Литвы.
По таким вопросам обращаться непосредственно к императору было не принято. На этот счет имелось предписание о подаче заявлений граждан в связи с ущемлением их прав, в соответствии с которым направлять депутации с жалобами и ходатайствами в Петербург можно было лишь с согласия и разрешения военного губернатора. Генерал Римский-Корсаков, военный губернатор Литвы, вовсе не препятствовал своим гражданам обращаться к царю, тем более что к нему самому у них никаких претензий не было».

«Первые лица виленского дворянства пытались уговорить меня, чтобы я, решая в Петербурге свои частные вопросы, занялся и их делом и походатайствовал за них перед императором. Два дня я упорно отказывался брать на себя такую миссию, вновь и вновь повторяя, что много лет назад дал себе слово никогда не встревать в общественные дела. Однако дворяне просили меня так настойчиво, так убедительно, что я, наконец, согласился обсудить с Его Величеством их вопрос и даже предварительно изложить на бумаге его суть на основе фактов, которые они мне предоставят в Вильне. При этом я поставил два условия. Первое: в обращении к императору речь должна идти исключительно о самых важных вопросах, касающихся благосостояния всей губернии, а не частных лиц. Второе: срок, в течение которого я смогу в Петербурге заниматься выполнением взятого на себя обязательства, не должен превышать одного месяца».

«Я уточнил также, что с первых дней пребывания в Петербурге охотно займусь вопросом виленского дворянства, однако рассчитывать на его быстрое решение не приходится, и поэтому предложил предводителю виленского губернского дворянства в случае необходимости заменить меня в Петербурге. Ведь может случиться так, что понадобятся какие-то дополнительные бумаги для более подробного изложения фактов. Такие материалы он мог бы привезти из Вильны и дожидаться в столице ответа императора.

24 июня 1810 года я прибыл в Петербург и уже не следующий день получил приглашение Александра на обед. Принял он меня, как обычно, очень тепло. Я рассказал, что помимо личных вопросов, которые, собственно, и привели меня в Петербург, у меня имеется прошение соотечественников из Вильны, уполномочивших меня довести его до сведения императора. Александр внимательно выслушал меня и, не скрывая своего удовлетворения в связи с тем, что жители Литвы доверили мне представлять их интересы, попросил как можно быстрее подготовить докладную записку и передать ее лично ему».

«Успешному выполнению моей миссии помогло и то, что император сам с интересом расспрашивал меня обо всех подробностях, о каких я мог только вспомнить. В конце беседы Александр признал, что не владел информацией о большинстве правонарушений в Литве, и обещал во всем разобраться и по возможности удовлетворить требования местного населения. Мне он посоветовал обратиться к государственному секретарю Сперанскому, которому будет направлена моя докладная записка. Он же и подготовит положительный ответ.

Когда я уже выходил из кабинета император остановил меня и показал какую-то парижскую газету, где была помещена статья об отце князя Чарторыйского. Царь был в ярости и полагал, что в этой статье между строк скрыты мысли Наполеона, который, поддерживая поляков в их стремлении возродить свою родину, хочет вбить клин в отношения между поляками и русскими. Александр обвинил поляков в непоследовательности и с горечью посетовал на то, что они не только не испытывают никакой привязанности к русским, но и ненавидят их. Он продолжал, что не принимал участия в разделах Польши и в глубине души всегда осуждал их. Нынешнее поколение русских, по мнению императора, не виновато в бедах и несчастьях поляков».

«Выслушивая это излияние чувств Александра, я позволил себе заметить, что он, очевидно, забыл, что я ведь тоже поляк, участвовал в восстании 1794 года, воевал за родину и, приехав в Россию, уже говорил императору, что никогда не изменю своего отношения к отчизне и соотечественникам…

«Я ничего не забыл, – возразил император, – и прекрасно знаю, что вы сделали для своей страны и за это вас еще больше уважаю… Я не стал бы так откровенно разговаривать с вами, если бы не доверял вам… Человек, который честно отдал долг своей родине, никогда не изменит своим принципам… Добрыми обещаниями Наполеон желает привлечь на свою сторону поляков и всех льстецов… Послушайте, я всегда уважал ваш народ и надеюсь, придет день, когда смогу это доказать…» Расставаясь, император попросил непременно навестить его перед моим отъездом из Петербурга и пообещал дать указание господину Сперанскому как можно быстрее подготовить ответ для умиротворения жителей Литвы. Разумеется, для этого понадобится внимательно изучить и проанализировать все материалы, изложенные в моей докладной записке, а также дополнительные сведения, которые предоставит господин Сулистровский».

«Я никогда не страдал честолюбием. И даже если бы в молодые годы эта болезнь сразила меня, я непременно излечился бы от нее, потому что по собственному опыту и наблюдениям за другими прекрасно понял, какую тяжесть берет на себя человек, получая высокую должность. К почестям я всегда относился хладнокровно, хотя в двадцать три года получил голубую орденскую ленту, которой награждали генерал-лейтенантов, а в последние годы существования Польши занимал важнейшие посты в стране.

Единственное, что успокаивало при вступлении в эти новые для меня должности, было то, что я не должен был все время жить в Петербурге. Это мне пообещал император, специально сделав оговорку, что часть времени я буду проводить в своем имении, письменно извещая царя о потребностях жителей губернии. По дороге из Петербурга в Литву я еще раз убедился, с каким благоговением люди относятся к Александру. Не скрывали своих искренних чувств восхищения и благодарности российскому монарху и жители Вильны».