«Вскоре я отбыл в Вильну и там сообщил моим друзьям о цели моего путешествия и о моем желании записаться в национальное ополчение этого города. …Мы поставили свои подписи под муниципальными актами среди одобрительных возгласов и общего воодушевления жителей города. Меня попросили определить цвета одежды для национального ополчения Литвы. Были организованы многочисленные балы и празднества, на которых мужчины и женщины должны были появляться в одежде этих цветов. Все прошло бы весело и спокойно, если бы не произошел инцидент, которого я не мог ни предвидеть, ни предотвратить и который возмутил доброе настроение, царившее в обществе. В один несчастный момент, когда меня не было в салоне, несколько человек, изрядно выпивших, принялись произносить патриотические тосты, заявляя, что предателей родины надо вешать на фонарях. Один из них воскликнул: «Да! Епископа К… на фонарь!» Многие из гостей стали аплодировать этому призыву. В это же время один из них вынул из кармана ленту с надписью «Конституция или смерть».

Один из преданных сторонников епископа, напуганный этими революционными речами, прибежал в мой кабинет, чтобы предупредить о том, что происходит. Я был рассержен, но единственное, что мог предпринять, – это вернуться немедленно в салон и произнести тост о необходимости согласия и единодушия, а также забвения всех личных счетов и ненависти. Последовали другие тосты в этом же духе. Согласие, казалось, было восстановлено и предшествующие скандальные сцены забыты, однако зло сделало свое дело. Несколько друзей семейства епископа, присутствовавшие на этом празднестве, не преминули доложить ему об этом происшествии, к которому я не имел никакого отношения, но в котором обвинили именно меня. Позднее это стало одной из причин, по которой во время Тарговицкой конфедерации были секвестированы мои земли и возбуждено против меня преследование со стороны русского правительства, результатом чего стали невозвратимые для меня потери. Я оставался в Вильне еще несколько дней, чтобы присутствовать на празднествах, которые свидетельствовали о том, что общественный настрой здесь установился тот же, что и в Варшаве. На общем собрании городского ополчения меня выбрали депутатом муниципалитета и попросили принять на себя обязанность довести определенные инструкции до сведения короля и общего собрания сейма».

«В апреле 1792 года я наконец покинул Литву. Я мог гордиться приемом, который был оказан мне в Вильне, и доверием, проявленным по отношению ко мне. Те же причины для гордости были у меня и по возвращении в Варшаву, где я так же тепло был встречен королем и всей патриотической партией.

В Варшаву я прибыл накануне первой годовщины конституции 3 мая и встретил такое же общее воодушевление по ее поводу. Враги же конституции видели, что время осуществления их планов близится, и не обращали особого внимания на эти настроения. Некоторые наблюдатели, более вдумчивые и опытные, усматривали в будущем зловещие для Польши признаки, но в целом общественность была пронизана весельем и радостью. В публичных собраниях, на всех зрелищах, на улицах города, в патриотических напевах слышался один рефрен: король с нацией, и нация с королем. Казалось, что на некоторое время были забыты все насущные заботы в государстве и все были заняты только празднованием годовщины 3 мая. День закончился театральным представлением и стихийной иллюминацией по всему городу. Это был, к несчастью, последний день, когда все могли весело праздновать, доверчиво предаваясь химерическим надеждам.

С того дня на горизонте стали сгущаться тучи. Причина была вовсе не в том, что патриоты потеряли веру в правоту своего дела, и не в том, что нация перестала им верить, – каждый курьер, прибывавший в Варшаву, доставлял тревожные известия о приближении русских войск, о согласии, установившемся между дворами Петербурга и Берлина, о смуте, затеваемой внутри страны тремя главными противниками конституции – Феликсом Потоцким, Браницким и Ржевуским. Отделившись от нации, они стремились, однако, путем угроз и обещаний сделаться ее прозелитами. К тому же, многие из тех, кто хорошо знал короля, опасались его слабости и не верили его обещаниям».

«Напрасно король Польши написал 22 июня 1792 года императрице Екатерине с предложением назначить ему в наследники и затем посадить на польский трон великого князя Константина. В ответе от 2 июля содержались только упреки ему в нарушении «pacta conventa» и настойчивое внушение срочно присоединиться к Тарговицкой конфедерации.

Оробевший по прочтении этого письма, подвергшийся угрозам со стороны русского посланника, который на словах передал Станиславу Августу окончательное решение императрицы, король 22 июля призвал к себе министров, двух маршалков сейма и своих двух братьев. На этом совете, собравшемся в его кабинете, он объявил о своем решении подписать акт Тарговицкой конфедерации, чтобы предотвратить, по его словам, второй раздел Польши.

Я также получал письма, побуждавшие меня ускорить мое возвращение в Варшаву. Король, примас и некоторые из министров, высказавшихся за новую конфедерацию, ясно давали мне понять, какой опасности я подвергаю себя тем, что продлеваю свое пребывание вне родины. Мои друзья, которым была известна моя позиция, убеждали меня, что я не должен более задерживаться ни на минуту, если не хочу потерять свое состояние и подвергнуть опасности тех, с кем меня связывают деловые отношения. Наконец я получил известие, что все мои земли в Литве секвестированы, что все мои служащие изгнаны и заменены людьми, которым покровительствует семейство Коссаковских, и что эти новые управляющие разрушают и уничтожают все, что мне принадлежало».

Историческая справка. Работа Четырехлетнего сейма, принятые на нем законы, в том числе и Конституция 3 мая 1791 года, «Взаимная гарантия двух народов», привлекают большое внимание историков. Несмотря на различные оценки, преобладает мнение, что в них отразились уступки и компромиссы сторон во имя высших интересов всей Речи Посполитой, ее сохранения и укрепления как федеративного государства. Однако в Речи Посполитой было немало консервативно настроенных магнатов и шляхты, выступивших против решений Четырехлетнего сейма. С помощью соседних феодально-монархических государств, встревоженных происходившими изменениями, им удалось одержать победу над патриотическими силами и захватить власть в стране. Это произошло в результате борьбы, которую развернули сторонники конфедерации, созданной в мае 1792 года в украинском местечке Тарговица. Решения Четырехлетнего сейма, в том числе и Конституция 3 мая 1791 года, были отменены, а в декабре 1793 года, уже после второго раздела Речи Посполитой, Гродненским сеймом была принята новая Конституция, заметно отличавшаяся от прежней. Но и эта Конституция не была реализована, а осталась на бумаге как памятник права, ибо Речь Посполитая теряла свою самостоятельность.