«Вернувшись в Гаагу, 25 января 1791 г. М. К. Огинский отправил Депутации официальный рапорт о миссии в Лондоне и  уже в то время вынашивал мысль отказаться от дипломатической карьеры. Но формально от статуса посла М. К. Огинский отказался только в декабре 1791 г.

Что же произошло за эти полгода и почему М. К. Огинский — амбициозный и талантливый дипломат — не вернулся на службу в столицу Нидерландов? Ответить на этот вопрос можно лишь имея в виду ситуацию с двойным гражданством в контексте отношений Речи Посполитой и России.

М. К. Огинский и свою карьеру, и ситуацию во всём государстве оценивал оптимистично. В «Воспоминаниях» он пишет, что в то время казалось, что «судьба ему только улыбается: создавалось польское правительство, союзный договор с Пруссией гарантировал независимость Польши, а надежда на подписание торгового договора с Пруссией, Нидерландами и Англией обещала всяческие выгоды, на которые имеет право надеяться такая богатая и плодородная страна.

Но, несмотря на большие надежды, активную вовлечённость в политическую жизнь государства, Михала Клеофаса Огинского не обошли стороной имущественные проблемы семьи, которые он, единственный наследник мужского пола трокского воеводы и наследник этой ветви рода Огинских, должен был решать».

«Сообщив Генеральным Штатам Соединенных провинций о разрешении покинуть Гаагу и отправиться в отпуск, я получил, в дополнение к обычным комплиментам, большую золотую медаль на цепи, также золотой, которую обычно преподносят иностранным послам при их отъезде.

Я отправился к нему [графу Герцбергу - прусскому государственному деятелю] вместе с князем Яблоновским, поскольку хотел иметь свидетеля нашего разговора. Но каково же было мое удивление, когда я выслушал от г-на Герцберга горькие упреки, чтобы не сказать проклятия, в адрес польского короля и сейма: якобы в Варшаве совсем потеряли голову и еще пожалеют, хотя и поздно, о том, что отказали прусскому королю в передаче ему Торуня и Гданьска. Придя в себя, он пожал мне руку и попросил простить его за излишнюю живость выражений.

С другой же стороны, я оказался втянут в запутанные семейные дела, которыми мне претило заниматься ради моих личных выгод, но которыми я занялся из чувства долга, чтобы выполнить пожелания родителей и быть им полезным.

Великий гетман Огинский, мой дядя, будучи уже в почтенном возрасте, устал от дел и захотел передать мне, посредством продажи, все свое состояние вместе со своими долгами. Другое семейное поручение обязывало меня приобрести одно из владений семейства Радзивиллов».

«Мой дядя по отцовской линии призвал меня к себе, чтобы помочь ему отстоять наши права на значительные земельные владения в Белой Руси, которые я должен был унаследовать после него. Таким образом, я должен был стать владельцем состояния стоимостью в двадцать тысяч польских флоринов в дополнение к тому, чем я уже владел, но при этом со всеми теми заботами и хлопотами, которые приносят с собой владения плохо управляемые и обремененные долгами.

Я решился послужить благу семьи, рассчитывая на свое влияние, силы и здоровье, но не предполагал, что эти приобретения могут стать мне в тягость. С теми льготами, которые новая конституция обеспечивала собственникам, стоимость земель, бесспорно, удвоилась бы в последующие десять лет, однако мне было тогда крайне нежелательно отойти на какое-то время от общественных дел. К тому же и не хотелось возвращаться в Белую Русь, так как это могло навлечь на меня недоверие до стороны многих экзальтированных патриотов – они могли заподозрить меня в том, что я ищу поддержки и протекции у петербургского двора.

Впрочем, я сам был уверен, что ничто не может заставить меня свернуть с пути чести и долга и что я всегда сумею сохранить уважение и доверие порядочных людей, потому и решил пренебречь теми подозрениями, которые могла вызвать эта поездка по семейным делам в умах тех, кто недостаточно хорошо меня знал… Но мог ли я тогда предположить, что все мои волнения и тревоги обратятся совсем в другую сторону?.. Мог ли подумать, что четырнадцать месяцев спустя все мои земли будут секвестированы, когда Польша после слабого сопротивления падет? Что ради спасения тех, с кем у меня были деловые отношения, и ради выполнения долга перед семьей и моими кредиторами я вынужден буду подвергнуться таким унижениям, которых хотел бы избежать даже ценою собственной жизни?!»